Николай Львов: архитектор, интеллектуал и помещик

Время прочтения: мин.

Восемнадцатый век — подвижный и оптимистичный. В России это время необыкновенного обновления, жадного освоения европейской культуры. В эклектическом смешении старого и нового, в неустойчивости представлений, институций, социальных ролей, профессий — его сходство с нашим временем. Это эпоха индивидуализма, время решающего влияния отдельных личностей, часто дилетантов, на политику и культуру.

Лев Масиель Санчес,

Высшая школа экономики

Биография

Одним из гениев своего места и времени был Николай Львов — образцовый помещик, неутомимый исследователь всего и вся и прекрасный архитектор-дилетант.

Николай Александрович Львов (1753–1803) происходил из старинного рода тверских помещиков. Отличался обаянием, живостью ума и исключительной разносторонностью интересов. Начал военную службу в Петербурге, где оказался в хорошей военной школе. Постепенно вокруг него сформировался интеллектуальный кружок, в который входили литераторы Державин, Капнист и Хемницер, художники Левицкий и Боровиковский, музыкант Фомин, позже многие другие. Дружба с интеллектуалами, помощь и покровительство им были неотъемлемыми потребностями Львова. «Будучи свойств отличных, малейшее отличие в какой-либо способности привязывало г-на Львова к человеку и заставляло любить его, служить ему и давать ему все способы к усовершенствованию его искусства», — вспоминал двоюродный брат архитектора, Федор Львов.

Портрет Н. А. Львова. Художник Д.Г. Левицкий.

Одним из излюбленных мест встреч львовского кружка был дом крупного чиновника Алексея Дьякова, обер-прокурора Сената, чьи прелестные дочери были не последним предметом интереса молодых интеллектуалов. В 1780 году Львов женился на Марии Дьяковой (1755–1807), но брак был обнародован только через три года. Легенду о том, что родители противились свадьбе, вероятно, сочинил сам Львов; на самом деле Дьяков находился под судом, а Львов выступал свидетелем на стороне защиты, из-за чего было необходимо держать факт родства в тайне до окончания дела. Александра Дьякова вышла замуж за Капниста; значительно позже, овдовев, Державин женился на еще одной сестре, Дарье.

Благодаря уму и обаянию карьера небогатого провинциального дворянина Львова развивалась быстро. Сопровождая дальнего родственника, Соймонова, Львов впервые посетил Европу. Вернувшись, он поступил на службу в Коллегию иностранных дел, где познакомился с влиятельнейшим статс-секретарем императрицы, Безбородко, который станет главным его покровителем. Львов стал его заместителем по образованному в 1782 году почтовому ведомству, где и прослужил до 1797 года. Он многократно ездил в Европу, собирая коллекции для Безбородко. Эти поездки были исключительно насыщенными; по словам первого биографа, Львов «везде все видел, замечал, записывал, рисовал». В 1783 году он был избран в только что учрежденную Российскую академию (занималась вопросами русского языка и литературы), в 1786 году — в Академию художеств.

Разносторонность Львова не была необычной для состоятельного человека эпохи Просвещения. Однако редко кто из просвещенных дилетантов имел столь яркие таланты, чтобы углубляться в каждую из областей и иногда достигать в них серьезного профессионализма. Для России Львов в этом смысле является выдающейся фигурой, сравнимой разве что с совершенно иным по интеллектуальному уровню, интересам и темпераменту Андреем Тимофеевичем Болотовым (1738–1833). Объединяет их то, что оба были образцовыми помещиками, с неподдельной энергией и энтузиазмом вникающими в любую новую отрасль знаний, которая могла бы улучшить функционирование их поместий и жизнь крепостных. Занимаясь самой разнообразной деятельностью в столице, Львов не забывал и о своих тверских имениях. Он всячески улучшал их и даже приращивал; от родителей он унаследовал 140 душ, а на момент смерти владел не менее чем двумя тысячами.

Приоратский дворец в Гатчине, арх. Н. Львов. 1798–1799.

В области технических наук особый интерес Львова вызывали две сферы: опыты с углем и землебитное строительство. Считается, что он первым в России нашел способы коксования угля, извлечения из него серы и особого дегтя, а также изготовления толя. Сооружение зданий из земли вызывало интерес в тогдашней Европе, и Львов был первым в России, кто стал его практиковать и продвигать. В 1797 году новый император Павел I, при котором Безбородко стал светлейшим князем и канцлером, создал Львову должность с финансированием и ресурсами для его угольных и землебитных опытов. Землебитную школу Львов устроил в собственном имении, но просуществовала она недолго и в 1802 году была закрыта. Землебитное строительство оказалось скорее неэффективным, и единственным ярким воспоминанием об этом эксперименте остался Приоратский дворец в Гатчине. В последний год своей жизни Львов ездил в Крым и на Кавказ: в первую очередь, для изучения лечебных вод, но также и с целым рядом других научных и административных задач.

Литература

Львов писал стихи и пьесы, но не стремился их публиковать. Современному читателю они могут показаться глуповато-прямолинейными и грубоватыми, но необходимо учитывать, что литературный русский язык и система жанров тогда только формировались. Грубоватость же отражает особый интерес Львова к живой сфере народного языка, и вот тут его научные заслуги действительно серьезны. Однажды он собрал у себя целую толпу родственников и других любителей пения, пригласил придворного капельмейстера Прача и велел ему переложить на ноты едва ли не сотню исполненных песен. Получившееся «Собрание народных русских песен с их голосами» стало одной из первых фундаментальных работ в истории русской фольклористики. Также он нашел и опубликовал две русских летописи, интересовался живописью, хоть сам ею практически не занимался, вынашивал идею составления «Словаря художеств и художников», которой не суждено было реализоваться из-за преждевременной смерти Львова в возрасте всего 50 лет.

Архитектура

Если мы и помним Николая Львова сейчас, то в первую очередь как замечательного архитектора. Он был самоучкой, и, несмотря на его отличный вкус, архитектура его иногда причудлива и в чем-то чудаковата. Хочется поставить его в ряд с двумя выдающимися английскими архитекторами-дилетантами, которые так же, как и он, беззаветно верили в идеалы античной красоты и строили волшебные итальянские дворцы среди мрачноватых болот и пустошей. Джон Ванбру (1664–1726) жил намного раньше Львова. Он происходил из купеческой семьи и создавал вместе со своим другом-профессионалом Николасом Хоксмуром удивительную архитектуру, соединяющую старую английскую готику с французским классицизмом Версаля и античными изысками; всю эту немыслимую смесь иногда называют английским барокко.

Бленхеймский дворец (1705–1722) герцогов Мальборо в Англии — самая известная постройка Джона Ванбру.

Фото: VOSTOCK Photo

Аристократ Ричард Бойл, граф Бёрлингтон (1694–1753) умер в год рождения Львова и похож на него значительно больше: он тоже был страстным поклонником Палладио, занимался изданием его трудов и воплощением принципов и элементов его архитектуры в современных зданиях.

Палладианскую виллу Чизик-хаус в предместье Лондона граф Бёрлингтон выстроил для своей коллекции древностей.

Фото: VOSTOCK Photo

Андреа Палладио (1508–1580), итальянский архитектор позднего Ренессанса, был автором очень красивых и изысканных, но одновременно не слишком сложных, не масштабных и не пафосных зданий. Также он написал влиятельный трактат «Четыре книги об архитектуре», один из самых важных в истории европейского зодчества. Возможно, именно это сочетание прекрасных построек и книг с их чертежами и практическими рекомендациями сделало его всеевропейски известным. Его культ как лучшего архитектора всех времен и народов расцвел в начале XVIII века в Англии, и затем уже в России; этот культ процветает вплоть до нынешнего времени. В своих постройках Львов ориентируется на дух, вкус и формы архитектуры Палладио, хотя напрямую его не копирует. Он же впервые сделал и опубликовал точный перевод первой из четырех книг Палладио на русский язык.

Вилла Ротонда (1566 1570), возведенная Палладио под Виченцей, веками служит образцом для построек по всему миру. Если бы победил проект Томаса Джефферсона, так бы выглядел и Белый дом в Вашингтоне.

Фото: VOSTOCK Photo

Фасад, разрез и план виллы Ротонда из второго тома «Четырех книг об архитектуре» (1570) Палладио.

Фото: De Agostini / Gettyimages.com

Львов смог уловить легкий и живой дух Палладио и создавал идеальный, но лишенный мертвящей академической правильности классицизм. Тонкий вкус Львова проявляется прежде всего в деталях его зданий: они изысканны, четко прорисованы и расставляют нужные акценты, не мешая, но, наоборот, усиливая восприятие целого. Композиции Львова менее каноничны, в них есть и игра, и избыточность, что роднит их с английским палладианством. И именно в этом сочетании неожиданности и остроумия с умиротворяющим идеализмом — секрет обаяния львовской архитектуры. Она никогда не надоедает, ее хочется смотреть еще и еще.

Колокольня-маяк в Арпачёво. Чертеж Н. Львова. Конец XVIII — начало XIX века.

Фото: Музей архитектуры им. А. В. Щусева

Здания Львова, особенно храмы, — отличный образчик «говорящей архитектуры». Ее детали и их сочетания как бы цитируют постройки других эпох, собирая воедино разные исторические и смысловые пласты. Так, пронизанный светом купол церкви в Переслегине отсылает к куполу храма Святой Софии в Константинополе (Стамбуле), который «как на цепи подвешен к небесам». Две колонны в портике собора Борисоглебского монастыря в Торжке отсылают к двум колоннам, по преданию, стоявшим перед ветхозаветным храмом Соломона. Ротонда-усыпальница в усадьбе архитектора, Никольское-Черенчицы, может быть уподоблена ротонде храма Гроба Господня в Иерусалиме.

Церковь Казанской Божией Матери в Арпачёво, церковь-мавзолей в усадьбе Никольское-Черенчицы, Колыванская церковь. Чертежи Н. Львова. 1780-е.

Фото: Музей архитектуры им. А. В. Щусева

Львовские постройки можно расшифровывать и через масонские символы. Имя Львова не значится в дошедших до нас списках масонских лож, однако его знакомство с участниками этого духовного движения и его принципами не вызывает сомнения. Для масонов их система морального совершенствования не вступала в противоречие с христианскими представлениями, и потому постройки Львова необходимо понимать не только в православной или античной, но и в масонской парадигме; в противном случае мы лишаем их одного из заложенных в них смысловых пластов. Так, трехэтажный погреб-пирамиду в Никольском-Черенчицах можно трактовать и как модель европейской культуры, идущей от тьмы этрусков через Древний Рим к духовному свету раннего христианства (как это делает Илья Путятин), и как «храм тела, души и духа, заключенный в столь много значащую для масонов форму равносторонней пирамиды» (Мария Нащокина). Аллюзии на храм Соломона, пирамиды, неожиданные источники света, валуны как символ необработанной человеческой души — все это характерные масонские символы.

Ковер из масонской ложи (Германия, 1760-е гг.) и фартук с изображением Храма Соломона, двух колонн, солнца, компаса и других символов.

Фото: VOSTOCK Photo

Архитектура Львова — самое яркое проявление феномена русской усадьбы. После 1762 года дворяне могли не нести реальной службы и посвящать все свое время хозяйствованию и/или сладкому ничегонеделанию на природе. Наиболее образованные из первых устраивали процветающее хозяйство на «аглицкий» манер, из вторых — стремились воcпроизвести антично-итальянский идеал средиземноморского рая на суровой северной почве. Львов же, говоря словами одного современного исследователя, «запечатлел ту усадьбу, которую, если бы ее не было, пришлось бы выдумать»: в ней изысканная красота и наполненность смыслами сочетается с практичностью и хозяйственной целесообразностью. Так, полная тайных смыслов пирамида, о которой шла речь выше, была банальным летним погребом-холодильником — лéдником.

Парковый павильон. Усадьба Знаменское-Раёк, 1790-е. Дровяной сарай в усадьбе Никольское-Черенчицы, 1780-е. Чертежи Н. Львова.

Фото: Музей архитектуры им. А. В. Щусева

Постройки Львова были столь прекрасны и практичны одновременно, что соседи сначала заказывали их ему, а позже и другие архитекторы стали работать в его вкусе. Этот вкус распространился и на городские храмы, примером чему — замечательная Климентовская церковь в Торжке (1835). А в соседнем уездном городе Старице львовский стиль воплотился в архитектуре Борисоглебского собора (1808–1820; первоначальный проект предположительно Луиджи Руска) и его отдельно стоящей эффектной и причудливой колокольни (1817–1827, местный архитектор Матвей Алексеевич Чернятин). Так вокруг Торжка возник обширный регион, окрашенный единым архитектурным вкусом, — единственный подобный авторский провинциальный мир в России.

К сожалению, множество построек Львова лежат в руинах, другие скоро могут в них превратиться, и лишь немногие находятся в приличном виде. Почему все эти сокровища находятся в таком состоянии — вопрос риторический.



Литература

Милюгина Е. Г., Строганов М. В. Гений вкуса. Н. А. Львов. Итоги и проблемы изучения. Тверь, 2008.

Путятин И. Е. Образ русского храма и эпоха Просвещения. М., 2009.

Чекмарев А. В. Постройки Н. А. Львова и его круга в провинции: новые открытия // Архитектурное наследство. Вып. 50. 2009. С. 255–279.

Палладио и классическая традиция. М., 2014.

Ревзина Ю. Е., Швидковский Д. О. Палладианство в России при Екатерине Великой и Александре I. Ч. 2 // Искусствознание. № 1–2. 2016. С. 358–377.

Яковлев А. Н. Львов. М., 2017.

Похожие истории

Армавирские особняки

Немалая часть уникальной архитектуры Армавира рубежа XIX–XX веков уничтожена во время Великой Отечественной войны или обезображена поздними переделками. Но сохранившиеся памятники и старые фотографии позволяют представить великолепие города, называемого прежде «маленьким Парижем».

Вологодское деревянное зодчество

С момента основания и вплоть до XX века Вологда была преимущественно деревянной, с деревянными мостовыми, с атмосферой древнего города. До сегодняшнего дня дошли те неповторимые образцы деревянного зодчества.

Дикие поля и татарские перелазы: Белгородская оборонительная черта и освоение Черноземья в XVII веке

Белгородская черта представляла собой оборонительную линию, возведенную Русским государством в 1635–1658 годах в лесостепной зоне на границе «Поля», как русские люди называли Великую степь.

Сообщить об ошибке
Обязательное поле
Обязательное поле
Обязательное поле
Вы помогаете нам стать лучше, спасибо!
Мы рассмотрим ваше заявление в ближайшее время!