«Дом, сад, церковь, гроб»: антропология русской усадьбы периода расцвета

«Жалованная грамота на права и преимущества благородного российского дворянства» 1785 года повторяла, обобщала и окончательно юридически закрепляла его привилегированное положение. Подтверждалось право высшего сословия на свободу от обязательного характера государственной службы, на приоритетное владение землей и крестьянами. Имение с недрами и водой, а также лесами, оставалось наследственной собственностью, не выходящей из рода даже в случае тяжких преступлений владельца. Это дало мощный импульс развитию усадебной культуры и определило характерные черты «классического» этапа в ее истории, приходящегося на последние десятилетия XVIII — первую треть XIX века.

Эпоха царствования Екатерины II (1762–1796) стала началом бурного монументального строительства загородных ансамблей, когда возникают комплексы в имениях, где ранее не было даже господского дома. Императрица в одном из писем отмечала «манию строительства», охватившую ее подданных. Еще в середине XVIII века большинство помещиков жили в дедовских хоромах, а уже в конце столетия усадьбы возникают по всей расширяющей свои границы Российской империи: и в тех районах, где издавна существовало помещичье землевладение, и в тех, где получали богатые вотчины екатерининские вельможи, например на Украине и в Крыму. Особенно интенсивно усадебное строительство развернулось в местности с традиционно крепкими позициями российской знати, историческим центром которой была Москва

Такие усадебные ансамбли были, разумеется, не у всего дворянства. Преимуществами господствующего положения воспользовалась в первую очередь элита сословия. Достаточно привести несложные расчеты. Строительство даже не отличающегося особой роскошью усадебного ансамбля с господским домом, церковью, пейзажным парком и живописными запрудами предполагало труд не менее 200 человек. К началу XIX века лишь 2–3% от стотысячного российского дворянства могли позволить себе загородные усадьбы, отличающиеся от крестьянской избы и демонстрирующие элитарный быт помещика. Вот эти две-три тысячи «родовых гнезд» и создали феномен усадебной культуры.

Загородные дворцы создавались лучшими архитекторами: Львовым, Баженовым, Старовым, Казаковым, Жилярди, Бланком. В них трудились целые артели декораторов, живописцев, крепостных мастеров и вольнонаемных ремесленников.

Усадьбы могущественной элиты имели практически профессиональный театр, многотомные библиотеки, богатейшие коллекции и собрания картин. Быт подмосковной Отрады одного из знаменитых Орловых, графа Владимира Григорьевича, обслуживали более двухсот человек, среди них лакеи, кучера, форейторы, садовники, артисты, музыканты, всякого рода секретари и конторщики. Был доморощенный поэт и свой астроном, извещающий графа о передвижении звезд и планет. Не обошелся сановный владелец и без усадебного богослова, роль которого выполнял ученый камердинер.

Разумеется, землевладелец был заинтересован в регулярном и возрастающем получении оброка, «присовокуплении дохода» и содержании своего «хозяйства во всяком порядке». Российский помещик непоколебимо верил, что благополучие его земель зависит от жесткой организации работ, мобилизации всех ресурсов вотчины, максимального использования труда крепостных. Он пытался вникнуть во все детали своего многоотраслевого хозяйства, строго следил за обработкой, хранением и товарной реализацией урожая, нередко проявлял осведомленность по поводу аграрных обычаев той или иной местности. Представители благородного сословия неплохо освоили науку экономии и научились учитывать возможности «убыточных обстоятельств». Миф об «элитарном гоноре праздного класса», якобы презрительно сторонящегося участия в производстве и торговле, не подтверждается данными источников. Напротив, российский дворянин был способен завести псарный и скотный двор, устроить черепичную фабрику, учредить винокуренный завод и сбыть продукцию.

Однако большие хозяйства с новейшей технологией были привилегией лишь ничтожной по численности богатейшей верхушки дворянства. Надежная экономическая основа роскошного усадебного быта продолжала оставаться явлением элитарным, часто ситуативным и конъюнктурным. Блестящие загородные дворцы и огромные пейзажные парки были скорее исключением, нежели нормой. Многие крупные вотчинники управляли своими разбросанными по многим уездам деревнями через приказчиков. Владения же средних и мелких помещиков в рассматриваемый период нередко приходили в упадок, закладывались, перезакладывались, продавались за долги и возрождались уже в руках новых хозяев.

Тем не менее загородные резиденции сановников становились объектом подражания для многих помещиков с более скромными средствами, которые также стремились благоустроить свои имения, возвести господский дом и окружить его службами, парком или садом. Сословный гонор дворянина, владеющего ста душами и менее, не позволял ему, однако, довольствоваться бытом однодворца. Приставленные к избе четыре дорические колонны с фронтонным треугольником над ними становились знаком причастности к «благородной касте».

Владелец ансамбля не был связан ни архитектурными канонами, ни более ощутимым в городе давлением обезличивающего официоза. В родной отчине он и не думал скрывать свое индивидуальное начало. Так, фамильное Борисоглебское все тех же Куракиных при князе Александре Борисовиче переименовывается в Надеждино, каждому домику, каждой тропинке дается название, обозначенное на доске, устраиваются дорожки, посвященные братьям Степану и Алексею.

Дворянину, по всей видимости, было важно не просто унаследовать господский дом и парк, но воплотить свои пристрастия, вдохнуть свое живое начало в архитектуру ансамбля. Из поколения в поколение каждый представитель знатного рода Шереметевых отстраивал именно свою усадьбу, со своим укладом и стилистикой. Сподвижник Петра I генерал-фельдмаршал Б. П. Шереметев в духе голландской архитектуры возводит Мещериново. Его сын Петр Борисович воплощает елизаветинское рококо и его переход к классицизму в Кусково, Николай Петрович в конце XVIII века оставляет творение отца и всю свою судьбу отдает уникальному театру в классическом Останкино. Но вот роскошный дворец опять покинут наследниками: на Петергофской дороге Дмитрий Николаевич отделывает дачу Ульянка, а верный традициям рода Сергей Дмитриевич Шереметев уже в начале нашего столетия устраивает свое Михайловское. Так возникал идеальный мир усадьбы, особая система координат, в которой каждый элемент во взаимосвязи с другими нес свою смысловую нагрузку. «Садовое место, — писал А. Т. Болотов, — можно почесть полотном, на котором устроитель сада малюет свою картинку».

При этом налаженный быт усадьбы воспринимался вовсе не как условие управления хозяйством. Напротив, прибыльные владения должны были обеспечить роскошь загородной жизни. Так, в блистательном Архангельском князя Н. Б. Юсупова всячески развивались художественные ремесла, не имеющие промышленного значения и призванные лишь удовлетворять высоким эстетическим запросам владельца. По стенам дворца висели гравюры учеников Юсуповской рисовальной школы. В Купавне по распоряжению князя выделывались дорогие художественные шелка, скатерти, шали, пояса, обойные штофы. В богатых усадьбах крепостные девушки ткали ковры и даже целые картины, передающие виды регулярных парков с прогуливающимися среди аллей стриженых деревьев кавалерами и дамами и с размещенными среди травы и листвы животными и птицами.

Расцвет дворянской усадьбы сверкнул не более чем на полстолетия. Поэтому большинство имений могут быть названы родовыми гнездами лишь метафорически. В селе, принадлежащем фамилии в лучшем случае с середины XVII века, а то и купленном в начале XIX века, часто господский дом вообще отсутствовал. Строительство ансамбля начинается в конце XVIII века и завершается в первой четверти XIX. Затем усадьба находится во владении семьи, как правило, два-три поколения и продается, навсегда расставаясь с родом, создавшим ее великолепие. За два десятилетия сооружается барский дворец, разбивается парк, возникает система каскадных прудов, вырастают службы, освящается церковь, в единый детально продуманный комплекс включается родовое кладбище, и первое надгробие воздвигается на свежей могиле самого владельца отстроенной усадьбы. Такая яркая и короткая история может быть рассказана о многих ансамблях.

Знаменское-Губайлово досталось Василию Михайловичу Долгорукому от рода Волынских в качестве приданого супруги. Активное строительство усадебного комплекса приходится на конец XVIII века, 1812 год наносит имению значительный урон, а в 1836 году оно уже переходит в руки надворного советника Н. С. Деменькова.

Знаменское-Раёк — это усадьба вообще практически одного поколения семьи Глебовых-Стрешневых. Прекрасный ансамбль, дар сенатора Ф. И. Глебова своей супруге Е. П. Стрешневой, так и не был завершен при жизни владельца. Его вдова уже не ездила в Раёк, проживая в своем родовом Покровском, которым Стрешневы владели с конца XVII века. Наследники не замедлили продать усадьбу.

Фамильный гонор владельцев усадьбы напоминал о себе в гербах на фронтоне господского дома, собраниях портретов, обелисках, памятных досках на стенах храма, во всей атмосфере усадебного быта. При этом, не зная истории ансамбля, трудно определить статус имения, в котором возведена усадьба: было ли оно передаваемым из поколения в поколение майоратным наследством, или же недавно приобретенной землей, а может, и подарком фавориту. И Волосово Куракиных, несколько столетий принадлежащее древнему роду Гедиминовичей, и пожалованная внезапно поднявшимся Орловым Отрада отстраивались в единой знаковой системе как фамильные вотчинные владения.

Каждая усадьба включала господский дом, к которому вела въездная аллея, завершающаяся, как правило, двором полукруглой формы, куда выходил парадный фасад барского жилища — обычно с двумя флигелями по бокам. Задний фасад с террасой был обращен к парку. Невдалеке во многих усадьбах возвышалась церковь с родовым кладбищем. Господский дом был окружен службами: домами прислуги, флигелем управляющего, экипажным сараем, конным двором, кузницей, оранжереями или теплицами, погребами, амбарами, кладовыми. Неотъемлемыми частями усадебного комплекса были парк и фруктовый сад, а также гидросистема той или иной степени сложности — с плотиной, каскадом прудов, искусственными островами, мостиками, причалами для лодок.

При общности основных элементов ансамбля каждая усадьба отличалась своим неповторимым своеобразием построек, неожиданностью композиции. Так в богатых загородных комплексах возводились звонницы, родовые мавзолеи или усыпальницы, здания театров. Степановское Куракиных представляло собой целый городок, где имелись многочисленные дома для людей, больница, пожарная каланча. Конечно, вид дворянского имения зависел от материальных возможностей владельца. Были бедные владения, расположенные неподалеку от крестьянских изб, были и великолепные комплексы вельмож. Однако традиционной особенностью русской дворянской усадьбы было органическое соединение жилых и служебных построек в единый архитектурный ансамбль, окруженный парком и садом.

За вторую половину XVIII века и царствование Александра I греческие портики и фронтоны усадебных построек навсегда слились с пейзажем среднерусской равнины под низким сереньким небом. Господский дом был, как правило, двух-трехэтажным, деревянным, покрытым слоем штукатурки. Фасад завершался треугольным фронтоном, поддерживаемым капителями ионических, дорических или коринфских колонн. Нижний этаж, цокольный, иногда отделывался рустовкой, бельэтаж имел высокие окна, за которыми угадывались анфилады парадных зал, на антресолях располагались детские и комнаты учителей с почти квадратными окнами. От дома полукругом или по линии фасада шли галерейки, приводящие к двум флигелям, повторяющим классическую стилистику главного здания.

С теми или иными вариациями подобное описание может быть отнесено к барским жилищам в Степановском Куракиных, Введенском Лопухиных, Рождествене Кутайсовых, Знаменском-Райке Глебовых-Стрешневых, Останкине Шереметевых и во многих других усадебных комплексах конца XVIII — первой трети XIX века. Замысел дворянских жилищ большинства имений связан с наследием итальянского архитектора XVI века Андреа Палладио, его загородной виллой, воспринявшей наследие римской виллы, единственного образца жилища частного человека, которым располагала классическая культура.

Знаменитым автором многих усадебных построек, восходящих к «палладианскому образцу», был Н. А. Львов, которого называли «неутомимым русским Палладио». Львов был прекрасно знаком с работами итальянского зодчего эпохи Возрождения и даже перевел на русский язык его трактат. Работы Кваренги, Львова, Баженова, Казакова, Старова задавали стилистику дворянской усадебной архитектуры, которая упрощалась и видоизменялась более скромными мастерами, подгонялась под запросы владельца. Любопытный анекдот из книги 1808 года «Начертания художеств» приводит Н. Н. Врангель.

Далее автор сообщает о курьезном случае строительства помещиком Дурасовым в подмосковном Люблино дома в виде ордена св. Анны и со статуей этой святой на крыше — в память получения им давно желаемого отличия.

Не следует за привычным термином «дворянская усадьба» забывать, что эта относительно обособленная территория была населена и крестьянами. Рядом с господским домом располагались кладовые, амбары, людская, конюшни, псарни. Уникальные системы искусственных водоемов, насыпные горы и причудливые руины были возведены руками крепостных. Владелец и его люди молились в одной церкви; крестьянский и барский мир в атмосфере разреженного воздуха русской усадьбы соприкасались ежечасно и при этом были неизмеримо далеки друг от друга.

Обеспечение привилегированного быта дворянской усадьбы могло высветить позор душевладения, когда отступление от вычурных требований заказчика стоило жизни запоротому создателю античных руин в пейзажном парке, но могло также и принципиально изменить отношения титулованного сановника и крепостного архитектора. Хорошо известно о больницах, храмах, школах, училищах для дворовых людей, созданных на средства помещика. Отношения барина и мужика в рамках крепостнической российской действительности варьировались от безумств невежественного произвола до памятника садовнику на центральной аллее разбитого им парка.